Аристарх и Мардарий

34 Год отращивает дни, а человек — отражения. Для года дни точно раковины — для устрицы, и он рождается и умирает три с половиной сотни раз. У человека отражений еще больше: я тот, кто… Сквозь мутные стекла я смотрю, как меняется пейзаж, но то и дело вижу свое лицо. За окном — крымская дорога. Песочного цвета холмы, серпантин. Дома, кладбища, пыльные стены и кресты; просвеченные солнцем клены и руины вдалеке. Чтобы рассказать об этом, нужны слова: одно, другое, третье — но после речи остается что-то слитное, нераздельное: мягкое золотистое тепло, пронизанное шорохом колес и запахом нагретой земли. Из этого живого тепла, как из глины, можно вылепить формы и образы. Вдоль дороги — бетонный забор, на блоках краска облупилась так, что везде повторяется один силуэт: женщина, простирающая руки к небу. На горизонте — низкие дымчато-сизые горы, которые кажутся замшелыми из-за лесов на склонах. У обочины — сухое дерево, белое, точно кость. Кто знает, из чего отливаются формы и образы «я» и есть ли хоть что-то, кроме памяти, что связывает их между собой. Язык бесполезен. Язык рождает парадоксы. Существует ли круглый квадрат? Создаст ли Бог камень, который не сможет поднять? Сон четвертый. Дорога к морю И когда я наполнился морем, Мором стала мне мера моя. Осип Мандельштам Когда некто идет по зеркальному саду, воздух звенит. Вокруг — стекло. Ветви и листья прозрачны, сквозь них глядят мутные, словно запотевшие, бутоны и цветы, а в мелких завязях спят нездешние блики.