Аристарх-Мардарий №2

16 З д р а в с т в у й ! Я пишу тебе, Таня, а за окном только утро (на часах, которые ты мне от родителей передала, сейчас двенадцать двадцать пять пополудни). Выпал снег. Смотрю вот, а по кривой, сухой, снежной яблоне бегают две-три синицы: они так хорошо, так ладно перескакивают, а теперь вдруг улетели. А погода! Везде такой свечечный свет, сахарные елки, дома-дома… Все словно помазано воском. Когда смотришь на это, то вдруг сознаешь, что скоро снова наступит долгая ночь, и так хочется ценить — и этот свет, и этот снег, и то, что я пишу тебе, и то, что все не зря, и скоро-скоро все только начнется. Как ребенок думаю, но, заметил за собой, если не думать как ребенок, то можно ли жить полнее, чем сейчас, осознаннее, чем сейчас, быть более собой и идти, идти, идти? Если ведь посмотреть, то мы с тобой, и твой Дима, и все-все-все мы не вырастаем. Нет, взрослость можно определить как умение быть человеком в первую очередь. В остальном же — ее нет. А если и есть взрослость, то это только оправдание нашей глупости, косности, потому что удобно (ужасное слово) переложить себя, детский взгляд на «независящие обстоятельства» (написано с вензелями) или на то, что «жизнь такая сложная». Так разве не в том и прелесть жизни, что она не простая, а сложная? Что человек до того разнообразен, что создал все то, чем мы живем (и я говорю не только о домах, или дорогах, или, скажем, ТЦ). Бросить здравую наивность легко, удобно, комфортно, просто, приятно, быстро, но это же, выходит, мы бросаем и свою красоту, и свою самость, и вообще — то, чем мы живем. И, знаешь, я вчера достал наш фотоальбом (мама, что ли, заполняла его) и вот — последние пару дней хожу по квартире с таким важным, графским лицом. Нет, ну я же все-таки зам. директора, в галстучке, все как полагается. Со мной (!) сам министр финансов здоровался. И вот я — нужный, почти государственный человек, в темном, обязательно темном костюме — иду такой громадной походкой и — раз. Как тиньк. И вижу этот альбом. Я руку вперед ставлю, голову назад — и говорю себе, скрипя: «Нет, Слава». Ухожу. А потом снова, вечером, с чаем, ну снова вижу этот альбом. Уже аккуратнее к нему подхожу, что-то такое брынькающее, такое с хитрецой говорит: «Ну открой его, открой!» И я улыбаюсь, пальцем провожу по этой удивительно сладкой, хрустящей обложке альбома — и снова руку вперед и падаю назад. Никаких альбомов! И я срочно набираю Бориса Иваныча, Сергея Викторча