Тульский краеведческий альманах № 20

251 Ïàìÿòè Âàäèìà Êàñàòêèíà них узнаваем ! Много писал об архивных находках , при этом щедро делился встреченным по пути – тем , что лично ему безразличное , могло оказаться полезным другому . Подчас даже делал для меня выписки из документов , а это – потеря времени , которое за столом архивного читального зала ле - тит особенно быстро . Прибавлю к этому неизменно присущий его эпистолам ироничный комментарий по поводу фактов и событий « старины глубокой ».) Знание материала , которое Касаткин демонстрировал в эти годы , умение его интерпретировать , вполне отчётливое ощущение ставшей ему родной эпохи – всё говорило о том , что как исследователь он вполне сложился . Это , а также энергия , с какой он тогда предавался архивной охоте , не оставляли сомнений в том , что если не для диссертации , то уж для написания хорошей книги автор созрел . Но ни исторической диссертации , ни книги Вадим Касаткин не написал . Признаться , даже не знаю , писал ли . ( Ну как , пишешь ? – спрашивал я , ещё начальник , пока не перестал спрашивать . – Пишу , отвечал он , пока необходи - мость отвечать не отпала .) Может быть те , кто возьмётся за разбор его личного архива , обнаружат в нём страницы , которые соединятся в объёмное целое . Пока же о нём как историке можем судить только по статьям , которых вспоми - наю около десятка . Скорее всего , их было больше . Но , человек скромный , он не лез к ближнему , тем более дальнему , с каждой опубликованной строчкой . Почему так получилось ? Причин , думаю , было несколько , и в основании всех лежал его психотип . То большое , чего от него ждали коллеги и начальст - во , было не его . Если большое – диссертация , то её сочинение убивала формализация , не - избежная в любой квалификационной работе . Творческая (= творящая ) часть личности Вадима так и не научилось комфортно жить в паутине несвободы . В путах , которые социализированный человек обычно не замечает , а когда вспоминает о них , именует самодисциплиной . Мне кажется , проблемой для него являлся даже « научный » язык , который требовалось не только пони - мать – эту премудрость он , разумеется , освоил . Трудность заключалась в том , чтобы заставить себя писать на нём как на родном , в каждой строке убивая язык природный , « человеческий ». В сфере творчества , научного в том числе , стоило поставить его в жёсткие формальные рамки ( о , эти методички по на - писанию диссертаций !) – и вместо радости он испытывал острый психологи - ческий дискомфорт . Так « кирпич » в двести страниц уступил дорогу статьям или очеркам , посвящённым в большинстве небольшим , но ярким сюжетам с уклоном в историю повседневности . Сюжетам , приоткрывавшим форточку в уголки пространства и времени , куда заглядывали не часто . Не исключаю , впрочем , и другую причину , мешавшую взяться за большую форму , – внутренняя неуверенность в том , что справится . ( Мало ли , что ему по этому поводу говорили , успокаивая , – внутреннее опасение , мне кажется , оставалось .) Требовательный к себе и слишком умный для того , чтобы , осо - знавая последствия неудачи , кидаться в бой в безумстве храбрых , он , приме - ряя маску историка и культуролога , всякий раз доказывал себе и другим , что он – может . И создавал прекрасные статьи , от написанных многими , менее склонными к рефлексии , отличавшиеся и густотой фактического материала , и языком , который , сметая шаблоны , то и дело вырывался из пут нормы – жи - вой , сочный , часто неожиданный . ( От того эти статьи у него такие личност - ные . В каждом гончаре – он , Касаткин .)